Европейничанье – так назвал философ Николай Данилевский западоцентричное мировоззрение, в которое то и дело впадает правящий и интеллектуальный слой России. Отрезвление наступает при вспышках европейской враждебности к нам – что в 1812-м, когда наша аристократия была охвачена французоманией, что в 1930-х, когда у нас подавлялось «русопятство» и господствовал вульгарно-интернационалистский извод марксизма, что в XXI веке, когда так сильно хотелось дружить с Западом – и не удалось. Гость «АН» – доктор философских наук Владимир ВАРАВА.



– Почему «европейничанье»? Почему не «западничество»?

– Данилевский в своей книге 1869 года «Россия и Европа» неслучайно предлагает именно это слово – «европейничанье». Когда мы говорим «западничество», это звучит весомо и значительно, чуть ли даже не академически. А слово «европейничанье» подсказывает верные ассоциации – обезьянничанье, лакейничанье. Точно как в случае лакея Смердякова из «Братьев Карамазовых»: «Хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с».

Европейничанье, говорит Данилевский, – это болезнь русской жизни. Болезнь затяжная, хроническая. Её началом он считает реформаторскую деятельность Петра – точнее, одну из составляющих этой реформаторской деятельности. Данилевский высказывает, пожалуй, самый взвешенный взгляд на петровские преобразования: «В деятельности Петра необходимо строго отличать две стороны: его деятельность государственную, все его военные, флотские, административные, промышленные насаждения, и его деятельность реформативную в тесном смысле этого слова, то есть изменения в быте, нравах, обычаях и понятиях, которые он старался произвесть в русском народе. Первая деятельность заслуживает вечной признательной, благоговейной памяти и благословения потомства… Но деятельностью второго рода он… принёс величайший вред будущности России… Вред, который так глубоко пустил свои корни, что досель ещё разъедает русское народное тело…»

Но тут есть вопрос для размышления: а только ли с Петра началась болезнь европейничанья? Не присутствует ли она в русской природе изначально, как теневая сторона, как инобытие? Например, философ Юрий Крижанич уже в XVII веке писал о «чужебесии», характеризуя таким образом излишнее подражательство русских. Или можно вспомнить переписку Грозного с Курбским, который в качестве образца преподносил европейское государственное устройство. Показательно, что Курбский не только был оппозиционером и политэмигрантом, как сказали бы сейчас, но и воевал против России.

– Книгу Данилевского высоко ценил Достоевский, так ведь?

– Да, Достоевский считал её будущей настольной книгой всех русских. И мы, в свою очередь, заметим: сейчас, в наши дни, её нужно читать и перечитывать. Сказать, что Данилевский – пророк, значит, ничего не сказать. Он точнейшим образом описал отношение Европы к России – хамское, пренебрежительное. Это всегда обман, интрига, всегда Россия в их глазах непонятна и враждебна. То, что происходит сейчас во внешнеполитической сфере, – точная калька того, что происходило весь XIX век.

А главное, Данилевский показал принципиальную разницу между Россией и Европой. Уже в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона (древнейшее из ныне известных русских литературных произведений, середина XI века. – Прим. «АН») говорится, что предназначение Руси – свидетельствовать о правде Божией, о нравственной правде, такова наша основа. В отличие от германских и романских стран, которым свойственны агрессия, колониализм, у России счастливый удел, говорит Данилевский. У них несчастный удел – быть завоевателями, а у нас – счастливый: освобождать, спасать. У нас светлая миссия. Россия существует вне логики западной цивилизации с её законами Макиавелли, войной всех против всех, гоббсовскими, дарвиновскими законами, где во главе угла хищничество и приспособление.

О том же самом говорит другой классик русской философии Евгений Трубецкой в работе «Умозрение в красках», которая посвящена древней русской иконописи: «Что означает в этом изображении истончённая телесность? Это резко выраженное отрицание того самого биологизма, который возводит насыщение плоти в высшую и безусловную заповедь. Ведь именно этой заповедью оправдывается не только грубо-утилитарное и жестокое отношение человека к низшей твари, но и право каждого данного народа на кровавую расправу с другими народами, препятствующими его насыщению. Измождённые лики святых на иконах противополагают этому кровавому царству самодовлеющей и сытой плоти не только «истончённые чувства», но прежде всего – новую норму жизненных отношений».

Древнерусской иконописи свойственна обратная перспектива (художественный метод, при котором удалённые объекты изображаются более крупными, а близкие – более мелкими. – Прим. «АН»). Этот приём, выглядящий немножко по-детски, нарушает законы физики и позволяет изобразить высшую реальность. Можно сказать, что и сама Россия существует в обратной перспективе. Прямая перспектива – хищническая, захватническая, – то, что в итоге назвали «прогрессом». А обратная – иная, она противоположна этому. Таково традиционное нравственное задание для России – борьба духовного с материальным, духа с плотью. У католиков тоже было отрицание сребролюбия, и всё же православный монашеский идеал другой – тихий, созерцательный, скромный. Отец Сергий Булгаков даже критиковал русское самосознание за слишком уж пренебрежительное, с его точки зрения, отношение к земному.

– Вернёмся к европейничанью. Достоевский, которого никак нельзя в нём заподозрить, тем не менее писал: «А между тем нам от Европы никак нельзя отказаться. Европа нам второе отечество – я первый страстно исповедую это и всегда исповедовал. Европа нам почти так же всем дорога, как Россия…»

– Есть понятие европейничанья, а есть понятие русского европейца: это образованный русский человек, подлинный интеллигент. Отец Сергий Булгаков о таких говорил – «образованный человек с русской душой». Это в точку! К сожалению, нередки крайности: либо русская душа без просвещения, либо утончённо образованная, с великосветскими манерами, знанием языков, а при этом нерусская.

Славянофилы были европейски образованными людьми, и я даже выявил закономерность, что они зачастую гораздо более образованные, чем западники. Таким был и Достоевский, прекрасно знавший западную культуру. И, зная западную философскую традицию, он при этом не стал русским кантианцем, русским гегельянцем – он пошёл по собственному философскому пути. Достоевский мучительно переживал катастрофу Запада, прежде всего религиозную: наблюдал появление атеизма, нигилизма по отношению к ценностям, святыням. В то же время он нисколько не обеляет русский характер – напротив, выявляет русские пороки и обнажает их самым нелицеприятным образом.

Русский европеец знает, понимает и ценит Запад больше, чем сами западные обыватели. Западное культурное сокровище, наследие – оно и наше тоже, мы его сделали своим. Мы природнили Европу, мы её поняли. В этом асимметрия: для европейцев Россия – terra incognita. Есть, конечно, исключения – те, кто понял Россию: Бальзак, Стендаль, Мериме… Ницше находился под влиянием Достоевского настолько, что на мировоззренческом уровне, можно сказать, обрусел… Шпенглер, Тойнби… Католический богослов Шпидлик, написавший «Русскую идею» – такой труд о русской духовности, которого не написал никто в России… Рильке, герой которого говорит, что все страны граничат друг с другом – и только Россия граничит с Богом…

– Что ж, исключений не так уж и мало, что отрадно. Впрочем, желание быть понятыми и принятыми Европой не должно быть чрезмерным, иначе это всё то же европейничанье.

– Да, здесь опять-таки стоит процитировать Достоевского – о тех русских, которые ездили в Европу и старались ей понравиться: «Не хотели европейцы нас почесть за своих ни за что, ни за какие жертвы и ни в каком случае… И чем больше мы им в угоду презирали нашу национальность, тем более они презирали нас самих. Мы виляли пред ними, мы подобострастно исповедовали им наши «европейские» взгляды и убеждения, а они свысока нас не слушали… Надо каждому стать русским, то есть самим собой, и тогда с первого шагу всё изменится. Стать русским – значит перестать презирать народ свой. И как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнёт и он нас самих уважать… Тогда не отвёртывались бы от нас высокомерно, а выслушивали бы нас. Мы и на вид тогда станем совсем другие. Став самими собой, мы получим наконец облик человеческий, а не обезьяний. Мы получим вид свободного существа, а не раба, не лакея…»

Заметим, что русское европейничанье – сложноструктурированный феномен. У него много граней и много уровней: государственный, бытовой, культурный. Это не какой-то эпизод, который можно прожить и забыть. От европейничанья нельзя избавиться, как и нельзя, наоборот, подчиниться ему и стать европейцами. Оно сопровождает нас как наше второе «я» всю известную нам историю в том или ином виде – и так, видимо, будет всегда.

С 1991 года европейничанье у нас господствовало. Оно воспринималось по умолчанию, не критически, словно канон, а всё национальное трактовалось как архаика, как квасной патриотизм, как реакция, как замшелое ретроградство… Либералы имели власть в культурном пространстве, в образовании. Это, конечно, большая трагедия. Но нет худа без добра: здоровое, патриотическое начало на фоне этого угнетения укреплялось и развивалось и, когда пришло время, стало проявлять все свои наработки, всю свою мощь. Русское неубиваемо, неуничтожимо. Современное наше положение весьма благодатно для того, чтобы промять, рассмотреть явление европейничанья со всех сторон. Это требует большого коллективного труда.

– Напоследок. Спор о том, является ли Россия частью Европы, нередко оборачивается спором о самом слове «Европа». Можно сказать, что Россия-то и есть истинная Европа, поскольку является Третьим Римом – наследницей Рима и Константинополя. Однозначно одно: из утверждения, что Россия – не Европа (не Запад), ни в коем случае не вытекает, что Россия – это Азия. Данное уточнение особенно важно сейчас – в условиях инокультурной среднеазиатской миграции.

– Да, это очень важный вопрос. Философ и богослов Георгий Флоровский в своё время написал о евразийском соблазне. Российское евразийское движение, антизападное и прорусское, создало серьёзную теорию, раскрыв географически, культурно-исторически, духовно своеобразие России, которая совмещает в себе Европу и Азию.

Эта теория в своё время прозвучала свежо и прогрессивно, да и сейчас она имеет потенциал для позитивного развития. Но всё-таки ею тоже нельзя соблазняться. Европа, Азия, Евразия… где в этих названиях сама Россия? Её в них нет, она словно размыта между Европой и Азией. А Россия есть Россия. Само имя значит много.