Продолжаем публиковать отрывки из авантюрного романа Андрея УГЛАНОВА «Пробуждение троянского мустанга». Ранее кандидату в президенты США Трампу становится известно, что оказать помощь в привлечении голосов русских американцев ему поможет шоумен Андрей Разин. В свою очередь, Разин известен в спецслужбах России как прямой родственник Трампа, и они используют его в своих целях. Куратор Разина от КГБ СССР – полковник Олег Калугин, ставший впоследствии перебежчиком в США. И вот в наше время Разину звонит из США его жена – дочь бывшего генсека ЦК КПСС Ирина и зовёт его на гастроли по Соединённым Штатам в качестве приманки для русских американцев. Разин вспоминает свадьбу с Ириной и своего старого друга по детдому Романа Абрамовича. Все события, имена героев вымышлены и не имеют к реальности никакого отношения.

Экран опустел. На десктопе остались сиротливо светиться иконки программ и текстовые файлы. Андрей встал со стула, потянулся и широко зевнул. Все их предыдущие разговоры последних лет заканчивались примерно так же. Но последствий типа развод и девичья фамилия не случалось. Игра – она и есть игра.

Андрей не стал переодеваться. В чём был, в чёрных шортах в звёздочку и чёрной же футболке – она скрывала огромный живот – рухнул на кровать. На часах было одиннадцать вечера, хотелось спать. Но Ирина не выходила из его головы. Он даже про деньги не думал. Она в самом деле была безумно красива, и он продолжал любить её по-прежнему. Проблема была в том, что он и она никогда не считали себя ровней друг для друга. По понятной причине он так и не сумел победить в себе комплекс детдомовца, не нужного никому, кроме себя самого. Его взгляд вновь упёрся в свадебную фотографию на стене. Ромка весело улыбался. Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна натужно смотрели на лежащего в кровати зятя. Фоном фотографии был банкетный зал Кремлёвского Дворца съездов. Только там давали приёмы по случаю государственных праздников и съездов КПСС.

Он включил телевизор, вызвал меню и вошёл в YouTube. Поднёс пульт с голосовым управлением к губам и произнёс:

– Фильм «Республика ШКИД».

Он сотни раз смотрел его, когда оставался один. Знал каждую реплику наизусть. Обожал Сергея Юрского в роли Викниксора и Сашу Кавалерова в роли Мамочки. На экране плазменного «Панасоника» закрутилось колесо из догоняющих друг друга точек. Когда догонялка светлячков прекратилась, на чёрном экране появилась надпись: «В 1922 году в Советском Союзе было 4 миллиона беспризорных детей». Мгновение – из черноты, словно на негативе фотоплёнки, проявились лица беспризорников. Они щёлкали ногтями по верхним зубам, отбивали такт. Тот, что слева внизу, с круглым грязным лицом, как две капли воды походил на него самого, когда после гибели родителей он оказался в детском доме. Слёзы наполнили его глаза. К горлу подступил комок. Мышцы окаменели.

– Давайте, пацаны, – прохрипел Андрей, и пацан, который был похож на него в детстве, запел песню, от которой его всегда рвало на куски.

По приютам я с детства скитался,

Не имея родного угла,

Ах, зачем я на свет появился,

Ах, зачем меня мать родила…

Гитарные аккорды и стук ногтями по зубам не заглушали писклявого голоса певца. На экране шли титры, а пацан продолжал вышибать слезу.

И пошёл я по свету скитаться,

По карманам я начал шмонать,

По чужим по буржуйским карманам

Стал рубли и копейки сшибать.

Андрей закрыл глаза. Слёзы текли сквозь закрытые веки рекой, нос заложило. Он вновь ощутил себя беззащитным мальчиком, ему захотелось куда-то бежать. Первый раз это чувство возникло ещё в детдоме, когда он заболел желтухой и его положили в инфекционный изолятор городской больницы. Одели в голубое байковое девчачье платье – другой одежды не оказалось. Он несколько раз забирался на оконный подоконник, пытался открыть форточку, чтобы сбежать. Но сил открыть оконный шпингалет не было. Было отчаяние.

Он вытер простынёй слёзы и сопли. Выключил телевизор и настольную лампу. Андрей давно привык к ночному одиночеству, оно не пугало его, как раньше. Напротив, тишина и мрак наполняли голову воспоминаниями, которых было на миллион человек. Да и возраст был такой, что самые далёкие воспоминания оказывались и самыми яркими.

– Рома, – произнёс он в темноте и неожиданно громко рассмеялся. Словно в ускоренном режиме он представил себе больного пацана ясельного возраста, затем делового партнёра, с кем прятал от КГБ кубометры денег, вывозя их по ночам из московских съёмных квартир огромными икарусами в деревенскую глушь. И кто он сегодня! Разин вновь рассмеялся, но уже от того, что разревелся от вида беспризорников, которых на самом деле придумали для кино.

«Чего же ты по скайпу не ответил?» – вновь задумался он, но не стал включать компьютер, чтобы повторить попытку. Пробившийся сквозь штору в окне луч от уличного светильника оказался аккурат на свадебной фотографии.

* * *

Рому привезли в детский сиротский дом для детей с врождённой сердечной недостаточностью во время тихого часа. Сюда со всего Советского Союза свозили таких мальчиков и девочек. Не просто больных, а круглых сирот. В Железноводске стояла слякотная зима, и несчастные доходяги, большинству из которых не было и семи лет, чувствовали себя при такой погоде очень плохо. Поэтому тихий час мог продлиться до самого вечера, когда их ненадолго поднимали с постели и выводили на ужин – выпить горячего прозрачного чая. С куском белого хлеба с маслом, посыпанным сахарным песком.

В общей палате стояло четыре десятка детских кроваток в четыре ряда. За стеклом о железные отливы окон стучал дождь. Почти все спали.

Андрюшу Разина, которому недавно исполнилось семь лет, направили сюда из другого детдома, поставив неутешительный диагноз. Понятно, он этого не понимал – был мал и глуп. Но ему повезло хотя бы в том, что воспитатели и медсёстры относились к нему да и ко всем остальным детям очень ласково, жалели и любили, как своих. Сами дети оставались при этом совершенно разными.

Всё время их выводили куда-то гулять, поиграть в песочнице. Ему казалось, что у него есть мама и папа. Он просыпался с детьми, засыпал с детьми, приходила какая-то тётя, заводила его в ванную, мыла. В ванну их ставили разом по пять человек, мыли, затем одевали и кормили. Часто заставляли брать друг за друга за ручку и куда-то водили. Казалось, жизнь и должна быть такой, другой нет и быть не должно.

В тот день Андрюша не спал. В сентябре, когда ему исполнилось семь лет, врач сказал при очередном осмотре, что дела его идут на поправку. Через годик, перед тем как он пойдёт в школу, его переведут в другой детдом, для обычных детей. Он и в самом деле чувствовал себя намного лучше других и терпеливо ждал.

Он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Детские мысли простые. Когда рядом никого не было, он думал о маме. Но времени после её гибели вместе с папой в автомобильной аварии прошло уже так много, что плакать он перестал. Просто вспоминал, как лежал у неё на руках и мама гладила его по голове, когда он упал и до крови расшиб себе бровь над левым глазом. Вспоминал её тёплую гладкую ладонь, которую она прикладывала к его щеке и тихо убаюкивала. Обычно с такими воспоминаниями он засыпал. Но только не сегодня. Дверь в спальню заскрипела несмазанными петлями и открылась. Вошёл дворник дядя Саша. Локтем одной руки он зажимал раскладушку, второй рукой держал большой белый узел, связанный углами простыни. За ним тихонько зашла воспитательница Мария Николаевна. Она кого-то несла, прижимая к груди. Голова мальчика – а это был точно мальчик – лежала на плече воспитательницы, ноги раскачивались в такт её шагам.

Дядя Саша подошёл к кроватке Андрея. Только между ней и стеной оставалось свободное место. Он приложил палец к губам, увидев открытые глаза Андрюши, и положил узел ему в ноги. Раскладушка встала впритык с кроватью, но маленький проход всё же оставался. Дядя Саша развязал узел, достал тонкий матрасик, развернул его на раскладушке, постелил простыню и бросил в голову подушку. Сверху легли простынка и тёмно-синее одеяло с белыми полосками. Дядя Саша откинул одеяло и отошёл к двери.

Мальчик, как только Мария Николаевна положила его на раскладушку, отвернулся к стене и накрылся одеялом с головой. Даже не было слышно, как он дышит. Лишь иногда шмыгал носом. Андрей посмотрел на него сверху и прикинул, что тот намного младше его – слишком маленький. Через минуту интерес к новичку утих, он хотел было отвернуться, но тот вдруг резко поджал ноги и тихо заскулил, даже завыл. Он выл тихо, с перерывами, чтобы втянуть воздух и шмыгнуть носом. Андрей откинул своё одеяло, опустил ноги на пол и притронулся к плечу новичка.

– Ты не плачь, разбудишь всех! – сказал он первое, что пришло ему на ум, и легонько потряс того за плечо. Мальчик под одеялом никак не среагировал, продолжал подвывать. – Не плачь, – продолжал Андрюша и погладил его рукой по одеялу.

Вой прекратился, но новичок продолжал часто шмыгать носом и резко дёрнул локтем, чтобы стряхнуть руку Андрея.

– Ладно-ладно, – отреагировал Андрей, лёг на свою кровать и накрылся одеялом.

Прошло какое-то время, со стороны новенького послышались слова:

– Я писать хочу.

Андрей не стал звать воспитательницу, поднялся с кровати, подошёл к двери спальни и взял горшок с крышкой, что стоял там всегда на такой случай. Он принёс горшок к раскладушке, снял крышку и обратился к новенькому:

– Иди писай.

Пружины раскладушки тихонько заскрипели, мальчик сбросил одеяло, встал между кроватью Андрея и раскладушкой. Лицо его было заплаканным, на худых плечах висела серая маечка, явно не по размеру. Из-под неё торчали тонкие ноги – мелкие и тощие. Нос задирался заострённым сучком меж заплаканных глаз. Он вышел из прохода между кроватями, подошёл к горшку, опустил синие сатиновые трусики и начал писать.

– Меня зовут Рома, – сказал он Андрюше, взглянул на него снизу вверх, затем оглядел спальню. Несколько детей, из тех, кто не мог заснуть, тоже разглядывали его со своих кроватей.

– Я Саша, я Лена, я Коля, – раздалось в ответ несколько голосов, но Рома уже отвернулся, пошёл к раскладушке и лёг.

Он не стал прятать голову под одеяло. Андрей, как только отнёс горшок обратно к двери, вернулся и сел на кровать, вновь обратился к новенькому.

– Я Андрей. Твои папа и мама тоже умерли? – спросил он, хотя давно знал, что в этом здании собирают только таких, как он сам.

– Нет, – неожиданно зло ответил ему Рома, отвернулся и вновь залез под одеяло с головой.

Андрей не стал его тормошить, повернулся на правый бок и скоро заснул.

Детский дом имени Надежды Крупской появился в этих местах в 1924 году, сразу после смерти Ленина. Вдова вождя мирового пролетариата была организатором приюта для малолетних доходяг в Кисловодске. В то время это небольшое здание вмещало две сотни беспризорников. Но детдом и при Крупской был специфическим. В место, которое всегда называли Кавказские Минеральные Воды, собирали больных сирот со всей Южной России и кавказских губерний. Чаще всего это были малолетние жертвы Гражданской войны со слабым сердцем. Ничего не изменилось с контингентом за прошедшие сорок с лишним лет. Правда, к «Крупской» направляли уже не жертв Гражданской. Сначала детей репрессированных, затем – послевоенных сирот, а за ними – потерявших родителей во время развитого социализма. Именно поэтому здесь оказался Андрюша Разин, а через год – и четырёхлетний Рома Абрамович.

Он родился на севере Сибири, по матери считался русским. Отца не помнил совсем, а может, и не знал, что это такое. Когда он спрашивал маму, где его папа, она отвечала, что строит дома где-то далеко, а потом рассказала, что он умер, убился на стройке. А скоро и сама мама заблудилась ночью на окраине посёлка, в свирепую пургу оказалась в лесу, до дома не дошла. Там, неподалёку от дома, её и нашли. Замёрзла до смерти. Так в четыре года он остался сиротой. Естественно, его забрали в детский дом, положили в больницу на проверку и обнаружили у него порок сердца. И вот же – светлая память советской власти! – детей-сирот с пороком сердца в Советском Союзе отправляли на Северный Кавказ, в санаторный дошкольный детский дом имени Надежды Крупской. Тогда ему впервые крупно повезло – он остался жив.

Тихий час закончился на этот раз до того, как за окнами стемнело. Появление новичка заметили все и, после того как Андрюша погремел горшком по полу, начали друг с другом перешёптываться. А скоро и совсем громко заговорили, начали хихикать и смеяться. Андрюша проснулся, когда дверь в спальный зал со скрипом открылась и к ним вошла воспитательница Мария Николаевна.

– Деточки, кто проснулся, можете вставать! Васенька, Ниночка, – все-все! Вставайте, помойтесь и выходите. Пришла врач, будет вас слушать. Одевайтесь. – Она пошла к первой кроватке помочь маленькой Нине надеть чулки и платье.

Дети сразу раскричались, кто-то вскочил на кровать и принялся на ней прыгать. Воспитательница не обращала на это внимания. Хотя обычно хмурила брови и грозила «фулюгану», как иногда она называла детишек, уложить спать раньше других. Это было самым страшным наказанием.

На этот раз Мария Николаевна прошла мимо всех к кровати Андрюши. Он уже не спал. Лежал на спине, натянув одеяло до самых глаз. Она села к нему на кровать, положила руку на его лобик.

– Андрюшенька, ты здесь самый крепкий, тебя скоро выпишут, пойдёшь в школу, – она говорила, как всегда тихо и ласково, махнула головой в сторону: – Это Рома Абрамович. Ему четыре годика. Привезли сегодня утром. Андрюша, присматривай за ним, чтоб его не били в сердце, чтобы не били в грудь.

– Это куда, – спросил Андрей из-под одеяла, плохо представляя, о чём его просят, – что такое сердце?

– Это вот сюда. – Она ткнула пальцем себе под грудь.

– Хорошо, – ответил он воспитательнице и просунул ноги мимо неё в промежуток между кроватью и раскладушкой, сдёрнул одеяло с Ромы.

– Не бойся, Рома, давай станем братиками, я тебя в обиду не дам, – выпалил он скороговоркой и осёкся. На раскладушке лежало тщедушное тельце с поджатыми ногами. Рома держал сжатые кулачки своих ручек на груди, таращил на него глаза и тяжело, как от удушья, дышал.

– Господи! – воскликнула Мария Николаевна, схватила Рому в охапку, прижала к груди и почти бегом бросилась к двери: – Где врач? – кричала она на ходу. – Вызывайте «скорую помощь»!

В спальне сразу стало тихо. Но дети быстро пришли в себя, начали молча одеваться, выходить из спальни. Кто-то застилал кровать, но это было не обязательно. Воспитатели не заставляли детей это делать – относились как к больным.

Рому привели в столовую только вечером. Мария Николаевна подвела его за ручку к столику, где сидел Андрюша, один стул был свободен.

– Ромочка, здесь ты будешь кушать. Садись рядом с Андрюшей. И в спальне рядом, и здесь, в столовой, – сказала она громко, чтобы слышали все.

Сестра-повариха тут же принесла на стол тарелку с горячим пюре и котлеткой. Стакан с компотом уже стоял на столике. Так началось их знакомство. Рома был нелюдим и молчалив. Но инстинктивно всегда держался рядом с Андреем.

В отличие от многих европейских фестивалей, которые ушли «на удалёнку», наши отечественные крупные премьерные кинофестивали устояли в очном формате. Это и Московский международный кинофестиваль, и сочинский «Кинотавр», и вот теперь выборгский «Окно в Европу». Правда, все они сдвинулись по срокам, но на следующий год всё же не перенеслись, и это радует. Про ММКФ и «Кинотавр» я уже рассказывал читателям «Аргументов недели». Настала очередь выборгского кинофорума.

Среди фильмов, принимающих участие в конкурсе игрового кино, мне больше всего пришёлся по вкусу фильм «Папье-Маше» режиссёра Виталия Суслина. А история героя началась в 2017 году в фильме «Голова. Два уха», когда на сельской дороге Ивана посадил в свою дорогую иномарку речистый аферист и, пообещав сладкую жизнь, отвёз в город, где его подельница прошлась с сельским жителем по микрокредитным организациям, ювелирным лавкам и бутикам, чтобы на его паспорт набрать кредитной налички и товаров на приличную сумму. В фильме открытый финал – что будет с героем, неясно.

В «Папье-Маше» режиссёр завершает эту историю. Ивана, вернувшегося в село, и его мать «достаёт» коллектор. У зажиточного соседа герой подрабатывает подсобным рабочим за дюжину яиц. На шоссе он пытается продать проезжим банки с замаринованными дольками арбуза. При этом Иван – знаменитость: сыграл самого себя в фильме «Голова. Два уха», и ТВ приглашает его принять участие в передаче о кинофестивале, который включил фильм в свою программу. Местный участковый отвозит его туда и обратно, угощает водкой, обещает найти невесту и предлагает дружбу. Но всё это в обмен на участие в сводке раскрытия преступлений. Поскольку преступлений решительно никаких нет, а начальству нужна статистика, то значит, преступление надо организовать. Лёгкое. Например, украсть бутылку французского коньяка в городском магазине. Иван соглашается. Крадёт. Участковый его ловит. Суд даёт 200 часов общественных работ. Участковый доволен, у него отличная отчётность. Коллектору, который всё же приедет, достанутся разве что пятилитровые банки с маринованными арбузными дольками...

Гильдия киноведов и кинокритиков России наградила фильм своим дипломом.

Ещё молодой, но уже «бывалый» режиссёр Роман Каримов представил в конкурс сиквел своего удачного дебюта «Неадекватные люди» (2010). Герой Ильи Любимова за отчётный период в «Неадекватных людях 2» обзавёлся строительной фирмой, его жена в исполнении хорошенькой Ингрид Олеринской занимается домашним хозяйством. Ей скучно, детей нет, да и муженёк не тот, что был 10 лет назад. Ясно, что Кристина (героиня) давно не любит Виталия (героя), а действие начинается тогда, когда, решив от скуки восстановиться в институте, она знакомится с сексуальным мальчиком-мажором, с которым ведёт разбитную жизнь. Мажор устраивает Кристину в одну из фирм своего папочки, которая занимается выборными технологиями. Кристина в ней делает карьеру от подавальщицы кофе на совещаниях до руководителя проекта. Она девушка гордая, решает проверить мажора «на вшивость», сообщает ему о беременности. Он требует выпить таблетки. Отношения закончены, с работы «шагом марш». Начинаются «хождения по мукам» по центру Москвы, без денег, без жилья. Об этом мы уже будем узнавать в режиме флешбэков, когда Кристина придёт со своими историями к Виталию.

Про себя скажу лишь, что в отличие от первых «Неадекватных людей», которые вызывали у меня определённое сочувствие, на их «сиквел-проекции» я уже смотрел как на рыб, плавающих в аквариуме, и был рад, что оператор Антон Жабин не заслонял их «водорослями» своих оптических фантазий. Добавлю, что фильм получил Специальный приз жюри с формулировкой «За узор человеческих отношений».

Что касается главного приза, который присудили якутскому режиссёру Степану Бурнашеву за фильм «Чёрный снег. (Хара Хаар)», то большое жюри под председательством Николая Хомерики проявило удивительную эмоциональную «толерантность». Судите сами: герой-дальнобойщик промышляет на Дальнем Севере, поставляя местным алкашам палёную водку в обмен на мясо. Его «тёрки» с местными занимают первую половину фильма; потом красивая снежная дорога, постепенно садится солнце. Но неожиданно ломается колесо, ночь, на 100 км вокруг ни души. Герой пытается заменить колесо, а затем подпорка не выдерживает, и вся махина плюхается на руку несчастного. И далее в разных ракурсах мы смотрим на его мучения. Ему не вынуть кисть руки из-под пресса. Он стонет, кричит, мычит, рыдает, орёт, скрежещет и бьётся в конвульсиях, короче, изнемогает на снегу под тушей навалившегося на него КамАЗа. Мне кажется, что в художественном кино достаточно двух-трёх минут, чтобы испытать все чувства сострадания герою. Но эпизод длится 25 минут! Наконец герой вырвет руку, кажется, оставив ладонь под чугунным болтом, сожжёт грузовик-чудовище и отправится пешком по тундре куда-то вдаль. Не спорю, сильное зрелище. Но всё-таки попахивает клиникой, такой гиньоль.

В заключение скажу, что фестиваль «Окно в Европу» интересен не только конкурсом игрового отечественного кино; здесь присутствует конкурс и анимационного, и неигрового кино. Выделяется самобытная программа «Копродукция. Окно в мир».

А сейчас я прощаюсь с вами, дорогие читатели «Аргументов недели», надеюсь, что Берлин не отменит свой знаменитый кинофестиваль в 2021 году.